Она знала, как это может быть. Она капитулирует, а он, удовлетворенный победой, насвистывая, уйдет прочь и оставит ее с разбитым сердцем. Больше она подобного не допустит. Никогда не допустит. Но ее тело отказывалось подчиняться разуму. О, если бы она убедила себя, что может быть такой же крепкой, как Пол, такой же невосприимчивой к обидам и разочарованиям, то, вероятно, смогла бы получить удовольствие и остаться невредимой.
– Слишком рано. – И пусть ее голос дрожит. Смешно притворяться, что Пол не возбуждает ее. – Слишком быстро.
– Вовсе нет, – пробормотал он, но отступил. Черт побери, он не будет умолять… никого, ни о чем. – Хорошо. Притормозим. Вообще-то соблазнение женщины на кухне с играющими детьми над головой – не мой стиль. – Пол вернулся к столу за своим пивом. – Ты… все меняешь, Джулия. Думаю, я должен обдумать это так же тщательно, как ты. – Он отхлебнул пива и резко поставил бутылку на стол. – Будь я проклят, если стану думать.
Однако прежде чем он успел шагнуть к ней, на лестнице раздался топот детских ног.
Глория Дюбари находилась в щекотливом для актрисы возрасте. Ее официальная биография сводила эту щекотливость к пятидесяти годам. Ее свидетельство о рождении, выданное на имя Эрнестины Блоуфилд, добавляло пять опасных лет, но – благодаря доброте природы и наследственности – пары легких подтяжек оказалось достаточным, чтобы сохранить образ инженю.
Лицо девчонки-сорванца, украшенное огромными бесхитростными голубыми глазами. Мальчишеская стрижка, которую в зените ее славы копировали миллионы женщин.
Пресса восхищалась Глорией. Мечта любого агента, она позаботилась об этом, охотно раздавая фотографии своей единственной свадьбы и не скупясь на веселые истории о двух своих детях.
За ней закрепилась репутация преданного друга и вдохновителя благотворительных акций. Ее текущим проектом был фонд «Актеры в защиту животных».
В бунтарских шестидесятых средние американцы вознесли Глорию, на пьедестал как символ невинности и нравственности и поклонялись ей уже тридцать лет… не без ее помощи.
В единственном общем с Евой фильме Ева играла роль зрелой женщины, соблазнившей слабовольного мужа юной доверчивой Глории. Эти роли и создали имидж обеим: хорошая девочка, плохая женщина. Как ни странно, актрисы подружились.
Циник мог бы сказать, что эту дружбу укрепило то обстоятельство, что им никогда не приходилось сражаться за роли или мужчин, и это было бы правдой, но лишь отчасти…
Когда Ева неторопливо вошла в «Чейзен», Глория уже сидела за столиком, скучая над бокалом белого вина. Немногие знали Глорию настолько хорошо, чтобы за безмятежным выражением лица различить недовольство. Ева различила и поняла, что разговор будет долгим и не очень приятным.
Не успели женщины чмокнуть друг друга в щеки, как подлетел официант.
– Шампанское, мисс Бенедикт?
– Естественно. – Ева уже достала сигарету и улыбнулась официанту, поднесшему ей зажигалку. Приятно было сознавать, что после сеанса в косметическом салоне она выглядит великолепно. Кожа гладкая и упругая, волосы сияют. – Как дела, Глория?
– Неплохо, учитывая разгром, который «Вэрайети» устроил моему новому фильму.
– Главное – кассовые сборы. Ты достаточно давно крутишься в бизнесе, чтобы обращать внимание на мнение одного высокомерного критика, – Я не такая закаленная, как ты. – Глория улыбнулась с легким превосходством. – Ты просто послала бы критика… ну, ты знаешь куда.
– К дьяволу? – Ева рассмеялась и похлопала по руке официанта, принесшего шампанское. – Не вас, дорогой.
– Ева, полно тебе. – Однако в голосе Глории прозвучал смешок.
Так благовоспитанная девочка хихикает иногда в церкви, с нежностью подумала Ева. Интересно, что чувствуешь, когда действительно веришь рецензиям?
– Как поживает Маркус? Нам не хватало вас обоих на благотворительном приеме.
– О, мы очень жалеем, что не смогли прийти. У Маркуса разыгралась головная боль. Ты не представляешь, как трудно вести бизнес в наши дни.
Разговор о Маркусе Гранте, за которым Глория счастливо была замужем двадцать пять лет, всегда навевал на Еву скуку.
– И нет ничего хуже ресторанного бизнеса, – продолжала Глория, всегда готовая пострадать за мужа. – Санитарная служба сует нос повсюду, а люди только и говорят, что о холестерине и калориях. Уже забыли, что фирма «Быстро и вкусно» вскормила весь средний класс Америки.
– Маленькая красная коробочка на каждом углу, – прокомментировала Ева. – Не тревожься, Глория, как бы американцы ни заботились о здоровье, они всегда найдут в желудке место для хорошего гамбургера.
– Конечно. – Глория улыбнулась официанту. – Салат с лимонным соком и перцем.
Ироничность ситуации явно не дошла до Глории, подумала Ева, заказывая мясо в остром соусе с красным перцем.
– А теперь расскажи мне все сплетни.
– Вообще-то список возглавляешь ты. – Глория забарабанила по бокалу короткими ногтями, покрытыми прозрачным лаком. – Все говорят о твоей книге.
– Отлично. И что же говорят?
– Сгорают от любопытства. Негодуют.
– Я ожидала страха.
– И страха хватает. Боятся, что их упомянут. Боятся, что не упомянут.
– Спасибо, дорогая, ты скрасила мой день.
– Тебе легко шутить, Ева, но люди встревожены.
– Кто именно?
– Ну, Тони Кинкейд не делает тайны из своих чувств. И я слышала, как Анна дель Рио бормотала что-то о судебном иске за клевету.
Ева довольно улыбнулась, намазывая маслом рогалик.
– Видит бог, Анна – прекрасный модельер, но неужели она верит, будто клиентов волнует, что она нюхает в задней комнате?