Правдивая ложь - Страница 65

К оглавлению

– Пожалуй, я должна вернуться и посмотреть своими глазами.

Она хотела встать, но Пол удержал ее.

– Джулия, нам необходимо кое-что обговорить. Я приду завтра.

– Не завтра. – Господи, она лишь оттягивает неизбежное. – У нас с Брэндоном планы.

– Тогда в понедельник, пока он будет в школе. Даже лучше.

– В одиннадцать тридцать я встречаюсь с Анной.

– Я приду в девять.

Глава 16

К трем часам утра почти все гости разъехались. Лишь самые стойкие допивали остатки шампанского и доедали белугу. Может, не стойкие, а разумные. Лучше встретить наступающий день с кружащейся головой, затуманенными глазами и полным желудком, чем полночи бороться с бессонницей без всякой компенсации.

Набросив на колышущуюся тушу парчовую домашнюю куртку, Энтони Кинкейд сидел в постели и, несмотря на слабое сердце, курил сигару, что, как предупреждали врачи, верно приближало его конец. Юноша, выбранный им на эту ночь, посапывал на шелковых простынях, вжавшись лицом в подушки, обессиленный приличной дозой наркотиков и жестким сексом. На его гладкой хрупкой спине вздувался ряд розовых рубцов.

Кинкейд не испытывал угрызений совести – он хорошо заплатил, – но сожалел, что пришлось смириться с заменой. Все то время, что он хлестал парня, все то время, что вонзался в него, он представлял себе, что карает Еву.

Сука. Шлюха. Тяжело дыша, Кинкейд потянулся к бокалу с портвейном. Неужели она думает, что может безнаказанно угрожать ему разоблачением? Неужели думает, что все эти насмешки и поддразнивания сойдут ей с рук?

Ева не посмеет публично выступить с тем, что знает. А если посмеет… Его рука задрожала, и он чуть не пролил вино. Глаза, почти исчезнувшие в складках дряблой кожи, злобно засверкали. Если посмеет Ева, то сколько других найдут в себе силы войти в приоткрытую ею дверь? Он не может допустить это. Не может!

Лавина разоблачений приведет к аресту, суду…

Он этого не допустит.

Кинкейд пил, курил, замышлял мщение. Рядом тихо бормотал во сне продажный мальчишка.

Дельрико нежился в джакузи. Горячая, ароматизированная вода билась о его загорелое тренированное тело. Вернувшись домой, он занимался любовью с женой. Сейчас его обожаемая Тереза спала сном праведницы Господи, он действительно обожал жену и ненавидел себя за то, что, лаская ее, грезил о Еве. Даже то, что Ева делала, даже то, что она угрожала сделать, не могло убить в нем вожделение. И это было его наказанием.

Пытаясь расслабиться, Дельрико смотрел, как ароматные клубы пара поднимаются к застекленной крыше, словно окутывая звезды. Вот так же Ева окутывает его чувства, затмевает разум. Он сделал бы ее счастливой, подарил бы ей все, что только может желать женщина. Если бы она поняла это! Но нет, она отвергла его, жестоко и окончательно. И все из-за бизнеса.

Дельрико разжал кулаки и ждал, пока ярость покинет сердце. Мужчина, думающий сердцем, совершает ошибки. Он убедился в этом на собственном опыте. Только по его вине Ева обнаружила незаконные стороны «Дельрико энтерпрайсиз». Безрассудная страсть лишила его осторожности. Правда, он верил… или заставил себя поверить в то, что с ней можно откровенничать.

А потом она узнала о Дамиане Присте. Дельрико до сих пор помнил, как она швыряла ему в лицо обвинения, как горели презрением ее глаза.

Бывший теннисист – его уязвимое место. Конечно, эту болтающуюся ниточку можно обрезать в любой момент, но вряд ли что-то изменится, ведь Ева, а не Дамиан собирается сорвать с него тщательно сотканный покров респектабельности.

Придется принять меры, с сожалением думал Дельрико. Как бы ни была сильна любовь, прежде всего – честь.

Глория Дюбари свернулась калачиком рядом со спящим мужем и перестала сдерживать слезы. Ее тошнило… слишком большое количество алкоголя всегда плохо действовало на ее организм. И только Ева виновата в том, что она чуть не опозорилась.

Во всем виновата Ева. Ева и ее пронырливая ведьма с Восточного побережья.

Они лишат ее всего: репутации, семьи, карьеры. И все из-за одной ошибки. Одной маленькой ошибки.

Шмыгая носом, Глория погладила обнаженное плечо мужа, крепкое и надежное, как четверть века их брака. Она так любит Маркуса. Как часто он называл ее своим ангелом, своим безупречным незапятнанным ангелом…

Как сможет понять Маркус, как сможет понять любой другой, что женщина, сделавшая карьеру на ролях веснушчатых девственниц, вступила в бурную связь с женатым мужчиной и сделала подпольный аборт, чтобы избавиться от результата этой связи!

О господи, как она могла вообразить, что любит Майкла Торрента? И самое ужасное: встречаясь с ним в грязных мотелях, она играла в фильме его дочь. Его дочь!

Она видела его сегодня вечером. Старый, тщедушный, скрюченный… И это его она когда-то впускала в себя. Как омерзительно. Как страшно. Она возненавидела его, возненавидела Еву. Лучше бы они оба умерли…

Упиваясь своими страданиями, Глория рыдала в подушку.

Майкл Торрент привык к мучительным ночам. Его тело, пораженное артритом, редко давало ему передышку. Старость и болезнь иссушили его, оставив лишь скорлупу, вместилище страданий. Но сегодня душевная, а не физическая боль не позволяла ему забыться спасительным сном.

Он проклинал старость, разрушившую его тело, лишившую его энергии, укравшую радости секса. Когда-то он был королем, сейчас он не был даже мужчиной. Воспоминания впивались в него раскаленными иглами… Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что его ожидало.

Ева угрожала отнять ту малость, что у него осталась. Его гордость. Его имидж.